Слезы гробовщика

Я стал работать гробовщиком: помогал своему деду копать могилы. Очень удобно, во-первых, занят не каждый день, во-вторых – всего пара часов. Учебе не мешает. И земля – удобная, роется легко… Вот только дожди в последнее время идут не переставая, начал кашлять, но все это ерунда. Мать ругается, мол, почему не лечишься, а чего там. Успеется.

Еще плохо, что дед тоже ворчит. То лопату не так держу, то копаю как беременный. Так ведь что тут скажешь: я из города, тяжелее ручки не держал ничего, вот и мозоли пошли. Первые дни особенно усердствовал, так потом неделю не то что лопату, но и привычную ручку взять не мог. С тех пор отлыниваю помаленьку, копну раз-другой, медленно так, и встану, как будто увидал что-то интересное. Дед, конечно, все понимает и продолжает ворчать, однако не прогоняет – какая-никакая, но помощь, а главное – есть, кому выслушать. Тяжко с мертвецами говорить, тоскливо от такого общение становится, живой человек все сердцу ближе.

И сейчас: сидим в его сторожке. Над пружинистой койкой висит календарь – единственное, что здесь меняется из года в год, остальное же, кажется, стояло испокон веков. Еще предшественник деда поставил у окна изрезанный, изрубленный стол, два тяжелых табурета по бокам и радио. Когда играют хиты, это кажется чем-то диким – в обитель старины вдруг проникает всесильное время.

Заботливо порезанные кусочки колбасы лежат на фаянсовой тарелке, в стопках блестит водка. Хоть дед и пьет, сколько себя помнит, к алкоголю он все равно не привык, а потому после второй рюмки начинает вспоминать молодость, жену, тоскует по прошедшей жизни, иногда льет скупые слезы, после чего идет спать. Одной бутылки ему на месяц хватает. Экономно. А вся экономия идут уже в мой карман. Бессмысленно отказываться – хоть порадуется старик, что вновь кормит, обеспечивает родную кровь, а то скучно для себя одного жить: с матерью они как-то шибко не общаются, да и мы раньше не особо близки были, это уж сейчас, пока работаем вместе.

В сторожке уютно, спокойно. Тусклый желтый свет убаюкивает; тепло. Особенно тепло от того, что за окном сыро, мерзко. Дождь не перестает лить, и я не перестану болеть, пока он не кончится.

… В последний раз мы тогда мы тогда сидели у него. Заходит ко мне в комнату мать, плачет и, даже не глядя на меня, а на фото, где я еще совсем карапед, говорит, что с дедом я больше не буду видеться. Мол, в универе перестал бывать. А я и правда – не помню, когда в последний раз туда ходил.

Думал, что поссорились мать с дедом, пошел нему на кладбище. А он могилу копает, один. Меня не позвал. Я из его сторожки вытащил вторую лопату и стал помогать. Работаем молча, изредка он вздохнет, да меня за что-то пожурит. Аккуратней, говорит, бестолочь. Решил, что родственника хоронят; никогда еще так не старался, как в тот вечер. Понятно, что устал сильно, пошел в сторожку да уснул сразу. Да так долго спал, что, выйдя, увидел у могилы той людей, немного, человека четыре.

Грустно, конечно, но так бы и ушел по своим делам, да деда в той толпе заприметил, а с ним мать. Вот дела! Думал, на дух друг друга не переносят, а вот гляди-ка – еще и обнимает он ее, а та плачет сильно, да в руках что-то держит.

Подошел и аж похолодел вмиг – фото она мое держала, где я еще совсем карапед. Вдруг весь мир изменился, и вижу я над собой лицо матери, а слезы ее прямо на меня падают. Так и есть, стал фотографией. А потом начал падать, но медленно, плавно, будто перышко, да и упал прямо в гроб. Вижу себя – молодой, красивый. Никогда себе не нравился, а тут вдруг.

Умер от чего? Да дождь этот… Не лечился, вот и довел до самого конца…

Не знаю, сколько был я в гробу, но когда поднялся, солнышко сияло, а вокруг никого. Ушли. А я вот поднимаюсь, куда – не знаю, но явно выше облаков. Конечно, к звездам. Вон к той, что левее… Занята? Ну да ладно, звезд-то много, а я один. Найдется и моя.

Комментариев нет:

Отправить комментарий