Крылья у бабочки

Проснувшись тем утром раньше обычного, я сразу понял, что что-то не так. Ну, знаете такие утра, когда, еще не открыв глаза, вы понимаете, что все пошло наперекосяк. Прежде всего, я обнаружил на своем носу прыщ – консуообразный, этак с метр величиной, прыщ. Здоровенный, подумал я. Однако вскоре стало ясно, что я ошибся – то был не прыщ, а рог, консуообразный, этак с метр величиной, рог, рог грязно-белого цвета, который рос не из моего носа, а вместо него. Я решил, что неплохо бы его стереть прямо сейчас, и я уже поднял ладони, как вдруг увидел, что ладоней у меня нет, а есть только толстые бурые ноги с плоской подошвой и желтыми крепкими ногтями. Я испугался, что могу не рассчитать и этими толстыми неуклюжими конечностями сломать свой рог, занеся, таким образом, инфекцию.

В этот момент задребезжал будильник, и, однако же, я понял, что пора собираться на работу. Я попытался подняться, но мой координационный центр был безнадежно нарушен, я потерял контакт с собственным телом, превратившимся в нечто, что я не мог видеть: у меня не получалось опустить голову из-за чрезмерно массивной шеи. Краем глаза я заметил лишь серую кожную груду.

Внезапно отворилась дверь и в комнату забежала старушка. Метнувшись к противоположной стене, она взяла два стула. Я окликнул ее. Вместо человеческого голоса раздалось трубное мычание.

 – Господи, душенька, – воскликнула старушка, – зачем ты превратился в носорога? Тебя же в таком виде даже в трамвай не пустят!

Она еще раз охнула и потащила стулья в гостиную. Я начал раскачивать свою тушу, и в итоге с грохотом мне удалось приземлиться на красный ковер. Фыркнув помимо воли и с силой тряхнув головой, я поплелся в гостиную, где старик со старушкой хаотично расставляли стулья. Бедняги, все ждут не дождутся своих невидимых гостей, только этим и живут.

Я вышел в коридорчик, спустился по лестнице, для чего мне надо было втянуть бочкообразные бока, и оказался на улице. Я же не почистил зубы, внезапно вспомнил я. Значит, на работе нечего и делать. Я направился к причалу, где меня уже ожидала малиновая лодка.

– Куда тебе, рыло? – буркнул бородатый лодочник.

– Я убью тебя лодочник, – ответил я и добавил: – В парк бабочек, пожалуйста.

Он погреб на северо-запад через юго-восток, и через три года мы оказались на материке. Едва-едва мы пристали к берегу, как к нам подошли двое мужчин в котелках и, бесцеремонно оглядывая нас, принялись шептаться: «Это он… Да нет же, тот повыше… Но рыло-то похожее… Так ты ведь рыло-то не видел… И бока у этого толще… И подбородок двойственен… Да не-ет, это не тот». Наконец, они решились и прямо спросили:

– Веревка – есть?

Я решил не дожидаться окончания разговора, и сошел с малиновой лодки. В городе был уже вечер. Длинные кирпичные дома с облицованными белой плиткой фасадами и дверями через каждые четыре окна и два окна после углового каменного ребра лентой Мебиуса растворялись вдалеке сквозь пургу и метель холодного твердого снега. На первом перекрестке возле фонаря с резными металлическими лепестками стоял солдат, прислонившись к железному столбу и держа под мышкой сверток из вощеной бумаги. Он проводил меня усталыми серыми глазами. На втором перекрестке я видел, как тот же солдат выходит из бара вместе с толстым господином в высокой шляпе и элегантной тростью. На новом пересечении прямых урбанистических улиц солдат лежал на земле, держась за живот, из которого, кажется, что-то вытекало, и, вытекая, заливало сверток из вощеной бумаги, в котором хранились письма и фотографии его сослуживца, предназначенные для семьи этого сослуживца.

Спустя четыре квартала бесплодной земли показался Парк бабочек. Я прошел под дугообразным решетчатым названием и наткнулся на кассиршу, отказывавшуюся меня пропускать.

– Наши питомцы нервничают при виде носорогов, – пояснила она, – и потом могут умереть.

Я пробовал ей объяснить, что я тут постоянный посетитель и что когда мне плохо, я всегда иду в Парк бабочек, однако она слышала лишь: «МУУУУУУУУ». Она почти вытолкнула меня, как показался директор парка, мой старый приятель со школьных времен.

– Ужасно выглядишь, – сказал он.

– Му, – сказал я.

– Ладно, проходи, – разрешил он.

Я склонил голову в знак благодарности и побрел по узенькой дорожке, стараясь не разрушать своим объемом ничего. Всегда, когда я грустил, я шел в Парк бабочек. Мне нравилось, как эти наивные создания беспечно кружатся и нежно садятся на тебя, доверчиво глядя на тебя своими бусинками. Пожалуй, ни одно живое существо не вызывало у меня таких теплых чувств, как эти легкокрылые создания, прилетевшие как бы не из этого мира и как бы не навсегда, лишь на время, чтобы посмотреть – нет ли здесь чего-то интересно для нас, бабочек, и чтобы потом, воспользовавшись радугой, как трамплином, улететь далеко-далеко, прочь из этого мира в другой.

Но сегодня бабочки не садились на меня. 

Они с опаской кружили высоко надо мной, и сколько бы я их не звал – ма-мо-ми! – даже не приближались. Маленькие бабочки боялись большого носорога, хотя я лишь выглядел как носорог, а в душе я был бабочкой.

Нахалки, они не видели и не понимали! Тогда я стал все крушить и рушить. Я подумал, что раз выгляжу как носорог, и лишь это имеет значение, то, значит, и вести себя буду соответственно. Я уничтожал оранжереи грузными боками, толстыми ногами и здоровой мордой своей, я даже проткнул консуообразным носорогом ненавистную кассиршу.

Когда в парке бабочек было кончено, я вышел на улицу и, кружа по городскому лабиринту с длинными домами в два окна через четыре двери, стал громить вечерний город. На каждом перекрестке я мычал на фонарный столб, зовя одураченных бабочками людей за собой. Жители выглядывали из окон, внимали моей песне и сами превращались в носорогов, разнося собственные квартиры в клочья. Вскоре в небе появился полицейский вертолет, и я слышал, как один пилот кричал другому: «Бей его яблоком промеж крыла!». 

Но было уже поздно – стадо новоиспеченных носорогов неслось по заснеженному асфальту, топча ростки цивилизации так, будто это древние гунны обрушились на европейские поля, закусывая сбитым под седлом и просоленным потом лошади куском сырого мяса. За восходом следовал закат – старики дождались невидимых гостей и выбросились из окна, мужчины в котелках нашли веревку и повесились на кудрявом дереве, малиновая лодка разбилась о причал и убила, наконец-таки, лодочника.

А легкокрылые создания, с тонкими жилками, хрупкими ножками и наивными глазами-бусинками, кружили и кружили над местом катастрофы, пока их не съел черный ворон.

За восходом следовал закат.